Меч на закате - Страница 106

106

Я-то так совершенно не думал. Карадауг, наш оружейник, когда у него было мало работы, коротал время за разведением бойцовых петухов, которых он продавал гарнизону форта, а также торговцам, иногда посещавшим нас летом; и я не мог представить себе одну из его маленьких, свирепых диких куриц мирно сидящей на кладке утиных яиц.

— Я собиралась пойти поискать Карадауга, когда Флавиан сказал мне про жеребца, и я увидела собирающуюся толпу и спустилась, чтобы посмотреть вместе с остальными, — Гуэнхумара осеклась, а через мгновение добавила: — Только, конечно, меня здесь не будет, и я не увижу, как они вылупятся; Карадаугу придется заняться этим вместо меня. Это было единственное, что забыл Гуалькмай.

— Да, — согласился я. — Это единственное, что забыл Гуалькмай.

— Разреши мне остаться еще ненадолго, — внезапно попросила она, — пока утята не вылупятся.

Я покачал головой.

— Середина апреля и так достаточно позднее время для твоего отъезда. И я даже не очень-то могу позволить себе тратить время на то, чтобы проделать с тобой весь путь и оставить тебя в безопасности в замке твоего отца.

— А что, рука Фарика недостаточно сильна, чтобы доставить меня туда, — даже если с ним будет отряд охраны?

— В середине апреля — да. К середине мая, чего доброго, для этого может понадобиться все войско.

Наш разговор ненадолго прервался. Мы были теперь на дороге и двигались черепашьим шагом, словно оба, не желая останавливаться, чтобы не признавать этого открыто, не хотели входить в ворота. Потом Гуэнхумара предложила:

— Прекрасно, если ты боишься, что я по дороге попаду в засаду, позволь мне остаться здесь на все лето. Я буду в достаточной безопасности за этими мощными красными стенами.

— Ты так думаешь? На лето мы сводим гарнизон в Тримонтиуме почти на нет, чтобы освободить всех, кого только можно, для военной тропы. Ты представляешь некоторую ценность как заложница, и если наши враги, какими бы разбитыми и разрозненными они ни были, прослышат, что жена Медведя осталась здесь с такой маленькой охраной, ты можешь навлечь смертельную опасность и на себя, и на крепость. Я не могу позволить себе потерять ни одну из вас.

— Но в особенности Тримонтиум, — возразила Гуэнхумара и немного отстранилась от меня на ходу. — Ну что же я ведь обещала тебе, что не буду чересчур навязчивой женой.

Я сделал неловкое, протестующее движение в ее сторону, но тут же остановился, из-за людей, которые все еще торчали в воротах. Даже наедине с Гуэнхумарой я стыдился каких-либо интимных жестов, будучи калекой во всем, что касалось любви; а уж на глазах у посторонних я вообще не мог к ней притронуться. Ворота были теперь совсем близко, и она заговорила быстро и очень тихо, с едва слышным, несчастным смешком.

— Нет-нет, тебе не нужно делать вид, господин мой; какая-то часть тебя вздохнет с огромным облегчением, когда я уеду.

— А часть меня будет тосковать по тебе, как только что ослепший человек тоскует по первому свету утра, — откликнулся я таким же приглушенным голосом.

Тогда она оглянулась на меня и на последние несколько шагов снова приблизилась ко мне. «Да поможет Бог нам обоим!» — сказала она, как сказала в ту, самую первую, ночь. И нас накрыла длинная вечерняя тень надворотных башен.

К концу этой летней кампании я понял, что, по крайней мере, на какое-то время могу спокойно предоставить Валентию самой себе и наконец-то отправиться на юг, чтобы выполнить обещание, данное мной четыре года назад в Эбуракуме. И в последовавшее за этим лето я не отослал Гуэнхумару к ее отцу, но в первый и единственный раз за все годы, что мы провели вместе, взял ее с собой. Сейчас это решение кажется мне странным, и, оглядываясь назад, я не могу сказать со всей уверенностью, как я пришел к нему. Думаю, причина была в том, что мне так сильно этого хотелось. Я знал, что монахини маленькой местной общины, которые бежали вместе с остальными жителями Эбуракума после того, как пришли Морские Волки, вернулись теперь в город, к тому, что сохранилось от их обители. Я мог оставить Гуэнхумару у них и, может быть, если мне позволили бы превратности войны, время от времени навещать ее в течение этого лета.

Итак, мы отправились на юг, оставив в Трех Холмах и Кастра Кунетиум обычный небольшой гарнизон. Старая Бланид ехала в обозе, словно потрепанная старая ворона, цепляющаяся за задок фургона, но Гуэнхумара снова надела штаны и короткую тунику, которые, когда она убирала волосы, все еще делали ее похожей на мальчика, и ехала впереди вместе с Товарищами.

Жители Эбуракума приветствовали наше возвращение так, словно мы были их давно потерянными родственниками; они толпились на улицах и встречали нас радостными криками. Я выглядывал среди них Хелен, но не видел ее до тех пор, пока брошенный сверху пучок красных, как мак, лент не ударил едущего рядом со мной Кея по губам; и тогда я поднял глаза и заметил ее смеющееся нарумяненное лицо в одном из верхних окон. Она махала рукой нам обоим, и я помахал ей в ответ. Кей засунул ленты за пазуху туники и сквозь свою огненную бороду начал посылать Хелен смачные воздушные поцелуи, словно и не любил каждую девушку из обоза и пару десятков других в придачу и не пресытился ими всеми с тех пор, как в последний раз лежал в ее объятиях.

Они хорошо проявили себя за последние четыре года, эти люди из Эбуракума и из края бригантов; они сохранили свой город свободным от Морских Волков и кое-где даже оттеснили саксонские поселения с побережья и из устьев рек; и важничали теперь, как собака с двумя хвостами. Но и для нас еще оставалось достаточно работы. Пока войско готовилось к походу, мы, как и раньше, встали лагерем в старой крепости, и в течение многих дней гомон бесчисленных сделок, заключавшихся в амбарах торговцев зерном и в лавках, где продавали вяленое мясо и кислое вино, изготавливали луки со стрелами и дубили кожи, грозил перекрыть скрежет напильников и удары молотка по наковальне, доносившиеся из кузни Джейсона и из оружейных мастерских по всему городу.

106