— Так, — проговорил он. — Ты хорошо представил свои доводы, и совершенно очевидно, что ты в них веришь… Это я уже признал. Но все же ты можешь ошибаться.
— Могу, хотя за тридцать лет, проведенных на военной тропе, у человека вырабатывается что-то вроде инстинкта в таких делах. Но у Амброзия тоже был этот инстинкт, и я ни разу не видел, чтобы Амброзий ошибался.
Снова наступила долгая, тягучая тишина, и я в отчаянии уже совсем было собрался снова пуститься в уговоры, хотя, если честно, понятия не имел, о чем еще можно было говорить, когда епископ повернул ладонь, положил ее на стол жестом, говорящим: «Все», и, к моему крайнему изумлению, сказал:
— Да, я тоже.
Он обвел весь Совет быстрым взглядом — и однако чувствовалось, что этот взгляд вбирал в себя каждое лицо по мере того, как он к нему подходил.
— Братья, давайте решим это дело голосованием. Пусть те из вас, кто считает, что нам следует некоторое время подождать с выбором, выскажут свое мнение, положив правую руку на стол перед собой.
Ладони Аквилы и Пердия ударились о крышку стола чуть ли не прежде, чем Дубриций успел договорить, и еще трое советников последовали их примеру почти с такой же скоростью; младшие церковники застыли в неподвижности, сложив руки на коленях; Ульпий Критас приподнял было руку, потом передумал и сделал вид, что потирает нос, потом опять передумал и все-таки положил три пальца на край стола. Верик — тот, чья борода была похожа на птичье гнездо, — неторопливо обдумал свое решение, а затем опустил ладонь на стол с тихим решительным шлепком. Еще один советник воздержался, а епископ, улыбаясь немного сонной улыбкой, оставил свою собственную ладонь там, где она и лежала, большая, пухлая и бледная на полированном дереве. Старец все еще спал, и никто не побеспокоился его разбудить; решение было достаточно очевидным и без его голоса.
Я расстался со своей мрачно торжествующей свитой в воротах комендантского дворца и направился домой, где обнаружил, что один из моих разведчиков вернулся и теперь подремывает, сидя на корточках в углу двора, все еще освещенном последними, чуть теплыми лучами заходящего солнца. Услышав мои шаги, он встрепенулся, быстро, как выдра, вскочил на ноги и пошел мне навстречу, поднося ко лбу сложенные вместе ладони, — жест, которым Темные Люди приветствуют своих вождей.
Я хорошо знал Нони Журавлиное Перо; он был полукровкой — наполовину из племени Темных Людей, наполовину из нашего — и таким искусным охотником и следопытом, какими бывают только Темные Люди. Я не раз оказывался вместе с ним на охотничьей тропе, а человека вряд ли можно узнать лучше, чем когда поохотишься с ним вместе; и вот так он и стал одним из моих ведущих разведчиков.
— Какие новости ты принес, Нони, мой друг? — спросил я, нагибаясь, чтобы потрепать большую седую морду Кабаля, который подошел ко мне поздороваться.
Разведчик откинул назад длинные черные волосы и выпрямился под своей накидкой из шкуры дикой кошки — он видел, что так делали Товарищи, когда обращались ко мне в торжественных случаях.
— Морской Волк, который носит имя Сердик, собрал войско и выступил с охотничьих троп кантиев; он гонит перед собой множество мясного скота и встал лагерем в двух днях пути к востоку от границы на старой дороге под Северными Меловыми Утесами. И в других местах Морские Волки тоже угоняют стада. И эти слова идут из моего собственного сердца, потому что Волки угнали скот из деревни моего отца, и если бы его людям не удалось спрятать стельных коров в лесу, то следующей зимой они умерли бы с голоду, — он замолчал, чтобы перевести дыхание, потому что выпалил все это с бешеной скоростью. — И я скажу тебе еще одну вещь, но своими глазами я этого не видел: Эрп Выдра просил меня передать тебе его сообщение и известить тебя, что через какое-то время, когда он посмотрит, что будет дальше, он придет и расскажет тебе все сам, но пока ты должен узнать об этом как можно скорее.
Он снова остановился, на этот раз с легким беспокойством, потому что, как правило, я не любил получать информацию из вторых рук. Однако я знал, что на сведения, доставленные этими двоими, можно положиться.
— Ну?
— Эрл пришел от берега Большой Воды, с той стороны…, — он указал на юго-восток. — Мы с ним встретились в условленном месте, и он просил передать тебе, что видел, как три лодки приплыли в город, который вы называете Дубрис.
— Боевые ладьи? — быстро спросил я.
Он покачал головой.
— Нет, не длинные боевые ладьи, но широкие и пузатые, как женщина на сносях, а из них люди вынесли на берег новое оружие, покрывшееся от соли пятнами ржавчины, окованные железом шлемы и бочки, и одна из бочек лопнула, и из нее высыпалось большое количество опилок, а в этих опилках были…, — он опять прервал свой рассказ, на этот раз в поисках нужного слова; его пальцы мелькали, рисуя кружевные узоры по его телу. — Боевые кожи, вот такие — как шкура лосося.
— Кольчуги, — сказал я. — Значит, им все еще приходится привозить свои лучшие доспехи от оружейников Ренуса, так?
— Кольчуги? Это так называется? Ай-и-и! Я запомню, — он сделал легкий шажок в мою сторону. — Милорд Медведь, и еще одно. Я слышал, как Морские Волки обсуждали это у своего костра, пока я лежал затаившись в тени, куда не доходил свет пламени; и с тех пор я слышал это и в других местах; говорят, что они избрали Аэлле из Саутсэкса своим общим военным предводителем — предводителем всех племен Морских Волков — и что он возглавит их на военной тропе!
Глаза Нони, как и у всех людей его племени, никогда не выдавали ничего, но судя по тому, какое выражение появилось на остальной части его лица, — он только что не насторожил уши — думаю, он спрашивал себя, почему я рассмеялся.