Меч на закате - Страница 147

147

Собаки взяли след оленя рядом с заводью, куда он приходил на водопой на рассвете, и, как только их спустили со сворки, унеслись прочь, наполняя зимнее утро музыкой своего лая, которую перекрывали высокие резкие звуки охотничьего рога. И вот так, следуя за собаками и бегущими с ними вровень охотниками, мы свернули к западу и поднялись в гору. Амброзий скакал в тот день так, словно был здоров. Впоследствии я спрашивал себя, не дал ли ему Бен Симеон какой-нибудь напиток вроде тех, что, по слухам, юты дают своим берсеркам; но не думаю, что он сделал это. По-моему, это было нечто, что, Бог знает какой ценой, Амброзий вызвал в себе сам, — последняя мужественная вспышка догорающего факела перед тем, как погаснуть совсем. Он чуть обогнал меня и Аквилу, и мы со старым капитаном переглядывались и дивились; а лицо юного Гахериса выражало озадаченную надежду, словно он почти начинал верить, что болезнь его господина проходит.

Мы шли по следу долго и упорно, и было, должно быть, уже около полудня, когда мы, взбираясь по склону, покрытому голым, золотисто-коричневым после зимы дерном, завидели на горизонте нашу добычу. Великолепный самец с двенадцатью отростками на рогах, царственный олень за мгновение перед тем, как скакнуть вперед и скрыться за гребнем холма. Старый Аквила протрубил «Вижу зверя», и собаки, которые уже некоторое время бежали почти молча, деловито, с опущенными к земле мордами, теперь залились свирепым лаем и нетерпеливо рванулись вперед.

Когда мы поднялись на гребень, оленя нигде не было видно, но несколько мгновений спустя он появился снова — стелющийся, подобно ветру, над своей собственной тенью по противоположному склону. Собаки, которые теперь тоже его видели, свернули вправо, растягиваясь в линию, которая должна была привести их на другую сторону долины наперерез добыче; но олень заметил нас вовремя и, сделав петлю, помчался к нижнему концу долины, чтобы укрыться в лесу, поднимающемся от низкой речной поймы; на какое-то время мы потеряли его среди орешника, терновых зарослей и кустов калины, образующих внешнюю кайму леса, и собачий лай стал высоким и сварливым.

— Он пошел по воде, — сказал старший егерь, и мы свернули по склону вниз, к реке, с плеском пронеслись по спокойному мелководью — собаки догоняли нас вплавь — а потом продолжили погоню по дальнему берегу. И точно, в миле или чуть больше вниз по течению, в том месте, где берег был размыт рекой и открывал взгляду вывороченную землю и спутанные ивовые корни, собаки опять взяли след. Охотники и добыча вновь устремились на открытую местность, потому что олень не мог углубиться в густую дубраву, где его рога запутались бы в низко растущих ветках, а мы, в свою очередь, не могли проехать по ней верхом. И когда мы вновь увидели его в полный рост, он, хоть и бежал так же быстро, как раньше, явно выбивался из сил.

— Думаю, он наш! — воскликнул я, и рослые полосатые псы с лаем и визгом бросились вперед. Наши лошади начали уставать, но мы выжимали из них все до последнего. Мелькающий впереди олень заметно замедлил бег; каждый шаг давался ему с трудом, а гордая корона рогов была теперь опущена к земле; один раз он споткнулся и чуть было не упал на колени, но потом снова собрался с силами и в последнем отчаянном порыве метнулся вперед от почти настигающих его собак.

Через последний отрог холмов и вниз, в лежащую под ними долину, спотыкаясь и продираясь сквозь намокшие остатки прошлогоднего папоротника; полосатые псы с лаем мчались за ним по пятам, следом, припав к гривам лошадей, летели мы четверо, а вровень с нашими стременами огромными скачками бежали егеря Амброзия. В узкой боковой ложбине — едва ли шире, чем русло ручья, стекающего вниз по склону холма, — среди кремнистых валунов, спутанных корней и колючего лабиринта древних зарослей терновника загнанный олень поднял голову и развернулся к нам; его огромные раскидистые рога были сами похожи на ветви деревьев; снова король, а не преследуемый беглец, хотя его глаза были безумными, бока со всхлипами ходили ходуном, а ноздри, казалось, были заполнены кровью. И мы, подъезжая к нему снизу, почувствовали в этом огромном животном некое величие, которое заставило нас всех приостановиться: это был не загнанный зверь, но приговоренный к смерти король. Помню, Амброзий вскинул вверх руку, и это было так, словно брат приветствовал брата.

Полосатые псы на мгновение остановились, а потом с визгом бросились вперед; егеря выстроились широкими полукружьями с обеих сторон и натравливали их насмешливыми и подбадривающими криками на тайном языке, на котором охотники разговаривают со сворой. Мы четверо спешились, потому что лошади не могли пройти вверх по этому крутому заросшему склону. Но Амброзий, который вчера умирал у нас на глазах, соскочил с седла со знакомым охотничьим кличем: «Добыча моя!» и побежал впереди всех, пробираясь между корней деревьев и под низко растущими ветками терновника; и я увидел вспышку холодного света на лезвии охотничьего ножа у него в руке.

Он был теперь среди собак, и я понял, что он собирается убить оленя сам. Я видел, как он проделывал это раньше, в западных горах, когда я сам еще был ростом с собаку. Это считается наивысшим проявлением охотничьего мастерства, но, кроме того, еще и ужасающе опасно — работа для юноши в расцвете сил и ловкости; однако выступить вперед, чтобы помочь убить добычу, после того, как другой объявил ее своей, — это одна из тех вещей, которые не прощают; и я знал еще, так верно, как вообще знал что-то в этом мире, что клич Амброзия был предупреждением нам держаться подальше не только от его добычи. И лишь Гахерис, не зная правды, бросился к нему с разрывающей легкие скоростью вопреки всем законам охотничьей тропы — но зацепился ногой за корень терновника и растянулся плашмя, задохнувшись от удара о землю, и к тому времени как он, все еще откашливаясь, с трудом поднялся на ноги, а мы с Аквилой, выхватив ножи, менее резво взобрались следом за ним вверх по склону, все было кончено.

147