Сердик тоже знал ее. Его ноздри раздулись и задрожали, как у жеребца, а рука дернулась к тому месту, где должна была быть рукоять меча, — но все оружие было сложено снаружи, потому что никто не приходит на совет вооруженным, если только, подобно Хенгестовым саксам, не прячет кинжал в рукаве. Его рука вспомнила об этом и упала снова.
— Что же тогда милорд Медведь предлагает мне? — часто дыша спросил он.
— Девять дней, чтобы убраться из Британии.
Я увидел, как в его глазах промелькнуло удивление, а рыжие брови сдвинулись к переносице. Мне кажется, он был готов к смерти, но не подумал об этой другой возможности.
— Я поеду один? И в качестве кого? Должен ли я поблагодарить наиблагороднейшего цезаря за позволение взять с собой меч? Если нет, то я найду способ добыть себе другой, прежде чем вернусь.
— Возьми свой меч. Возьми боевые ладьи и всех людей из твоего отряда, кто согласится последовать за тобой, — ответил я. — Ты волен идти в любое море, по которому сможет проплыть твой киль, и к любому берегу, который тебе откроется. Но только ты должен покинуть эти берега через девять дней.
— Ха! Ты предлагаешь мне странно приятные перспективы, — с тягучим, полунасмешливым удивлением отозвался живущий в нем искатель приключений; а потом у него вырвался внезапный рык ярости, как у сжавшегося для прыжка зверя: — Скажи, чем я отличаюсь от всех остальных, что моя судьба должна быть не такой, как у них? Что я должен буду бродить в волчьей шкуре безземельным изгнанником, в то время как они будут владеть территориями, которые мой дед Хенгест захватил силой своего оружия?
Оиск из страны кантиев поднял взгляд от огня и сердито вмешался в наш разговор.
— Хенгест был и моим дедом, если вы помните!
Но ни я, ни Сердик не обратили на него внимания.
— Я скажу тебе почему: по той несправедливой, но вполне достаточной причине, что ты — сын своего отца, что кровь рода твоего отца течет у тебя в венах.
— Королевская кровь Британии! — прорычал он.
— Я назвал бы ее скорее кровью одного из принцев Поуиса, который, женившись на дочери Верховного короля и бросив ее, в свой черед предъявил через нее свои права на престол. Тебе не повезло в том, что в Британии все еще есть люди, которые поддерживают притязания твоего отца, так что ты представляешь для страны опасность, Сердик, сын Вортигерна, поскольку твое сердце благоволит к твоим саксонским сородичам. Поэтому отведи свои ладьи дальше вдоль берега, собери своих товарищей по оружию и выкрои для себя королевство, если сможешь, где-нибудь в другом месте.
Одно долгое мгновение он смотрел на меня в молчании, полуприкрыв веками глаза, в которых мерцала холодная дерзость.
— В первый раз, когда мы встретились, ты отпустил меня. Ты сказал мне, что я свободен и должен вернуться, когда стану мужчиной; и ты убьешь меня, если сможешь, а если смогу я, то я убью тебя, — мгновенная улыбка, в которой не было ничего веселого, приоткрыла на миг эти крепкие белые клыки, и его рука потянулась к шраму на горле. — Между нами еще не все кончено, милорд Артос, Медведь Британский.
Он хотел было тут же развернуться и шагнуть за дверь, но я удержал его.
— Может быть, между нами еще не все кончено, как ты сказал. Но с концом придется подождать до другого дня. Женщины уже хлопочут у кухонных костров, и скоро мы все сядем за ужин. Останься же, поешь, выпей и согрейся у костра вместе с остальными.
— Если я должен покинуть отцовские берега через девять дней, то мое время будет занято более срочными делами.
— Однако всем нужно есть. Я дам тебе полдня отсрочки, чтобы ты мог найти время поужинать с нами сегодня.
Улыбка, все еще играющая в уголке его рта, стала язвительной.
— Ты, что, боишься, что если ты выпустишь меня из виду, я подожгу эту несколько прохудившуюся крышу у вас над головами?
— Думаю, не больше, чем ты боишься моей засады по дороге к побережью.
И внезапно, пока мы продолжали смотреть друг другу в глаза, его улыбка, которая до сих пор была замкнутой и неприятной, открыто вспыхнула на его лице, неудержимая и странно радостная, и он быстро проговорил на британском языке:
— Да будет так, о мой брат и мой враг; мы двое, оба королевской крови, будем пить сегодня среди этих пиратских королей, пока звезды не покатятся с неба!
Так что вскоре, когда в комнату внесли дымящееся, только что с вертелов, оленье и барсучье мясо и по кругу начал ходить кувшин с медом, мы с Сердиком пили из одного кубка и вместе обмакивали пальцы в чашу для полоскания, пируя с остальными Товарищами и дружинниками, не принимавшими участия в проходившем ранее совете. Двое мальчишек, как и было предсказано, «вернулись, когда их позвал желудок», и поужинали, пристроившись на корточках среди собак. Никто не спрашивал, что они делали весь день, а сами они ничего не сказали, но по виду их лиц было похоже, что одну половину дня они дрались, а вторую — ели чернику. Теперь они сидели плечом к плечу — темноволосая голова рядом с белокурой в свете огня — и по-приятельски вытаскивали друг у друга занозы, оставленные кустами шиповника.
Мне показалось, что в этом есть какие-то зачатки надежды на будущее. Но каждый раз, глядя в сторону мальчишек, я видел позади них, среди других капитанов эскадронов, лицо Медрота, моего сына, и каждый раз его замкнутый и в то же время странно пожирающий взгляд, горящий в свете пламени сапфировым огнем, был устремлен на меня или на сидящего рядом со мной Сердика, так что в конце концов мне начало казаться, что даже когда я не смотрю на него, я не могу спастись от этого взгляда.